Лос-Анджелесская аномалия?

Если такое и снилось кому-то, то разве утопистам: счастливый Вавилон. А если не счастливый, то как минимум благополучный. В целом. Большей частью. За исключением мелких бедствий вроде землетрясений или умотрясений.

Меня этот город потрясает каждый день: вечно золотеющим солнцем, мигающим перламутром океанских вод, пронзительной, почти жидкой, синевой небес, «отвязанными» архитектурными импровизациями, мирным столпотворением языков, безумием флоры и некусачей фауной (пумы не в счет).

Среди некалифорнийцев о Лос-Анджелесе ходят страшные мифы. Пересказывать их не буду, суть же в том, что это город не ангелов, а дьяволов. Los Devils, стало быть. На самом деле именно этот город, похоже, станет — уже стал! — прообразом светлого американского будущего. Хотя традиционно куда более американскими считались такие исчадия высотного урбанизма, как Чикаго и Нью-Йорк.

Чем же светел, помимо погоды, Лос-Анджелес? Рискну сказать: человечностью. И уютом. И еще: отсутствием большинства. Как пишет архитектор и философ Чарлз Дженкс в книге «Гетерополис»: «Лос-Анджелес, как и все города, уникален (куда там «всем» — этим безликим провинциальным американским монстрам с обязательным грязным и опасным каменным наростом — даунтауном! — В.А.), но этот город — прототип мирового града будущего: в нем живут только меньшинства. Никакая этническая группа, никакой стиль жизни, никакая индустрия не господствует в тутошних краях. Плюрализм здесь зашел дальше, чем в любой другой точке планеты. Общий образ Лос-Анджелеса похож на уменьшенную карту Европы.»

И то правда: в местных школах говорят более чем на 80 языках. Лишь за прошлую десятилетку в Ангелоград прибыл миллион иноземцев, а сколько за эту? Скоро узнаем.

Одно из отличий Лос-Анджелеса от типичных «американоидов» Чикаго и Нью-Йорка: он растет не ввысь, а вширь. А психологически, как и подобает истинному художнику, — вглубь. Пока монстры становятся все чудовищнее, Лос-Анджелес — все человечнее.

Любой мало-мальски чувствительный человек — как из проживающих, так и прохлаждающихся (отогревающихся) в этом формально гигантском городе — испытывает странное ощущение: это совсем не мегаполис. Тут нет давящего на душу холодного свечения исполинов, нет этих свистящих просторов и зловещих черных силуэтов, загораживающих полнеба. Человек не чувствует себя здесь ничтожной малявкой.

Каждые пять метров ты натыкаешься на какую-нибудь небывальщину: висящую в воздухе колибри с «пропеллером», мексиканскую лаванду, умопомрачительный пятиметровый кактус, вьюн, увивший иное здание по уши, мегаломанические магнолии, ослепительно сверкающие в ноябре — и понимаешь, что ты дома. Вот эта домашность, знакомая нашему брату по Ялте, Сухуми, Батуми или июльскому Самарканду, и сводит «мегаполисность» на нет. Добавьте сюда и такую мелочь: в отличие от той парочки Нью-Йорк — Чикаго, чуть ли не половина анжелино живет не в «апартмент-билдингах» — этих маленьких «титаниках» общажного типа, а в собственных домах и домиках на одну семью. А вот я, певец города, к сожалению, не из этих счастливцев, и ючусь в «апартменте», но если кто из читателей готов сдать этажик своего 10-комнатного домика двум тихим писателям…

Отвлечемся от пустых грез. Дело не только в том, что в Лос-Анджелесе нет центра — а значит, он повсюду. В этом атипичном городе, по тому же Дженксу, любят… различия. Испанский баррио, с одной стороны, русско-еврейско-гейский Западный Голливуд, с другой, спесивый Беверли-Хиллз — с третьей. И хотя каждая община живет вроде как своей жизнью, между ними нет границ.

И нет границ архитектурных. Какое-нибудь «арт-нуво» сменяется шотландским замком, через дорогу — испанский колониальный стиль, за ним — модернистская синагога, за ней — бунгало, далее готика, после чего очередное сумасбродство моднейшего архитектора Фрэнка Гэри. И т.д, и т.п.

Помимо прелестей, существуют и сложности. Общественный транспорт — тот еще. Автобуса можно ждать полгода, а когда он наконец соизволит вынырнуть, как «Летучий голландец», то сделает вид, что тебя не заметил, и на всех парах пронесется мимо.

Знаменитый смог тоже пока есть, хотя не все в курсе, что Париж, к примеру, грязнее Лос-Анджелеса. К тому же, то, что здесь часто принимают за смог, всего лишь мельчайшая водяная пыль. Но автомобилей, увы (или ура?), много, а прохожих мало. Если рай небесный когда-нибудь наконец построят, то за образец, я убежден, возьмут Лос-Анджелес. Но только сугубо велосипедный!

К сложностям отнесем и народонаселение. В ближайшие 40 лет популяция Лос-Анджелесского графства подскочит на 4 миллиона — и это к нынешним 13.8 миллионам. И если автобусы не начнут чаще осчастливливать буранные полустанки остановок, можно себе представить, в какой автомобильный рой превратится этот несчастный город.

Но вернемся к радостным сторонам бытия. На некоторых фронтах Лос-Анджелес отвоевывает «себя» у сброда людского. Возьмем хотя бы Эко-Парк — местечко, названное так в честь одноименного парка, известного своим озером, холмами и мастерами искусств. Несмотря на то, что Эко-Парк «возлег» рядом с грохочущим Голливудским шоссе, его обитатели считают себя жителями городка, а не мегаполиса. Причем у них своя идеология: надо сражаться с густонаселенными зданиями, закрашивать граффити и насаждать деревья.

Но все это чепуха по сравнению с другой битвой. Еще вчера в этом самом Эко-Парк с божественным калифорнийским вечерком лучше было не выходить из дому: можно не вернуться. А уже сегодня — гуляй не хочу. За последний год гангстерская преступность снизилась на 23%, а за минувшие 6 лет насильственный «крайм» упал на 40%. Победа?

Место уличных бандюг заняли свежеприехавшие профессионалы — в основном белые. Не в том смысле, что программисты, продюсеры и инженеры начали насиловать, грабить и с ножичком за пазухой по кустикам шнырять: улицы очистились от сброда! Правда, испаноговорящие туземцы жалуются, что понаехавший белый средний класс отоваривается за пределами общины. Типичная Лос-Анджелесская проблемка. Даешь больше «Мейсис», «Картье», «Блумингдейлов», «Барнсов и Ноублов» на квадратную милю!

Нечто подобное происходит и под моим носом — на Голливудском бульваре, аккурат вдоль аллей с «вкопанными» кинозвездами. Мелкие лавочники, запрудившие собой это потенциально благородное место, удешевляют его вид и сущность. Вот и публика там бродит соответствующая. Уважающий себя, пристойно одетый и образованный турист туда не потащится: еще увидят. А возникни на этом месте дорогие (да, дорогие!) магазинчики, и родилась бы новая Родео-драйв. То, что я пишу, крайне недемократично, но с годами становишься терпимее к таким буржуазным ценностям, как чистота, благообразные лица и хотя бы начатки вкуса.

Что же до даунтауна, то в наши дни его восприятие меняется: он перестал быть синонимом окопов Сталинграда. Торговый бум, массы людей, и вообще — чуть-чуть отъехать, и ты можешь упасть в горячий песок у самого Тихого океана. Имею в виду: живым. Не то, что раньше.

А что же впереди? Говорят, через 40 лет латинос и азиатов станет больше вдвое: первых — 8.8 миллиона, последних — 2 миллиона. Зато поголовье нашего белого брата упадет на треть и станет нас 2.2 миллиона. А черных, которые и так в дефиците (927 тысяч), станет еще меньше — 764 тысячи. Это — научный прогноз. По моему кустарному мнению, ЛА вскоре сделается признанной столицей мира, и в нем увеличатся французские, английские и итальянские стада. Заметно прибудет и наших, кого бы мы под ними ни подразумевали. Если кто-то из читателей доживет до этих радостных дней, пусть сообщит моим потомкам, прав ли был восторженный старик в далеком 1999-м.

Но не все так благодушны. Многие просто в панике от латиноазиатского будущего. Все больше возникает огороженных (gated) общин. Люди нанимают «силы безопасности», т.е. форменных дяденек с озабоченными лицами, которые якобы усиленно охраняют заборы, чтобы нечлен общины туда не забрался.

Мои знакомые живут в такой общине в Калабасосе. По-моему, лишь самый неутомимый грабитель поедет в Калабасос: 40 минут от города в один конец. Зато звезды и тишь над Калабасосом такие, каких больше нет нигде. Благодаря забору и охране, несомненно.

Как сказал один профессор: … пока огражденные общины почти все белые, но недалек час, когда и азиаты, и черные начнут огораживаться — они тоже желают безопасности». Причем у них будут своя полиция, свои школы, свои библиотеки. Но если все огородятся, то кто будет нападать? Опять марсиане? Или начнутся междоусобицы с взятием стен, обливанием сверху кипятком и троянскими конями?

Пока огражденные платят огромные деньжищи за спасение от преступности, которая лихо ухнула вниз там, за воротами. С другой стороны, как пел Яшка-цыган в фильме «Неуловимые мстители»: «Спрячь за высоким забором девчонку — выкраду вместе с забором».

Заглянем демографическим оком еще в одну таинственную общину — в Серебряное Озеро (Силвер-Лейк), что на северо-запад от даунтауна. Здесь царит ностальгическая аура 30-х, и можно встретить школу, которой 110 лет. Городок там ничего, население таково: 38% белых, 28% латинос, 18% азиаты, 9% черные, 6% филиппинцы и 1% индейцы. Так что на классический вопрос из другого фильма: «А индейцы здесь есть?» — ответ ободряющий.

Так вот, там — никаких закрытых общин, дух равенства и свободы. «Кто мы такие — ставить себя на пьедестал?» — изречет местное руководство. Действительно, будь я разбойником, уж лучше бы поехал в Калабасос. Хотя, скорее всего, остался бы дома. Занятно, что ни один из моих знакомых ни разу не был в Силвер-Лейк. И вряд ли они посетят его в течение жизни. Только так и поймешь масштабы города.

Но «классовые» барьеры пока, слава Богу, в силе. Даже в бьющем себя в грудь Силвер-Лейк более богатые жители холмов пытаются ограничить доступ в места отдыха «шантрапе»с равнин. Оно и мудро. Пусть низины и равнины лучше пытаются стать холмогорцами, чем портить им настроение. Второе ведь куда легче. Мне глубоко понятны рестораны, на которых красуется злая надпись: «Босоногих личностей просим не входить». Достаточно ведь в городе и таких харчевен, куда можно въехать хоть на белом коне, причем практически в чем мать родила. Дело не в закрытости приличных мест для пресловутой бедноты, а в стимуляции благовидности.

Короче, тенденция такая: все больше в ЛА интегрированных разнородных общностей. Недаром местные так обожают отведать иноземную кухню ( в японских ресторанах наших больше, чем японцев, хотя в русских — тоже), полюбоваться иноземным зданием, послушать иноземной музыки.

Двое из пяти обитателей ЛА живут в преимущественно белых общинах. Семь из 10 считают, что меньшинства, вливающиеся в эти общины, нисколько не снижают уровня жизни. А значит, и радость жить не убывает. Это ли не норма бытия, это ли не прообраз лучезарного завтра?

Мое личное заключение: Лос-Анджелес — нормальный город. Возможно, единственный на свете.

Вадим Аврукин